Жюль Верн - Мэтр Захариус [Старый часовщик]

Обер кивнул в знак одобрения.

— А теперь, Обер, взгляни на самого себя! — продолжал с воодушевлением старый часовщик. — Неужели ты не понимаешь, что в нас заключены две различные силы: сила души и сила тела, то есть движение и его регулятор. Душа есть основа жизни: следовательно, она — движение. Зависит ли оно от гири, пружины или подчиняется нематериальному влиянию, но, во всяком случае, источник его находится в сердце. Но без тела это движение было бы неравномерно, неправильно, невозможно! Итак, тело регулирует душу и, подобно маятнику, подчинено правильному колебанию. Все это настолько верно, что человек заболевает, если пища, питье, сон, одним словом, все отправления тела не подчинены известной правильности! Так же как и в моих часах, душа возвращает телу его силу, утраченную колебаниями. Так что же является причиной этой тесной связи души с телом, если не движение, благодаря которому происходит это чудесное взаимодействие? Все это я отгадал, применил, и теперь жизнь не представляет для меня более тайны, так как она, в сущности, лишь замысловатый механизм!

Мэтр Захариус был великолепен в эту минуту мечтаний, переносивших его в таинственный, неведомый мир. Но Жеранда, стоявшая в дверях, все слышала. Она бросилась в объятия отца, который судорожно прижал ее к своей труди.

— Что с тобой, дочь моя? — спросил ее мэтр Захариус.

— Будь у меня здесь даже самая лучшая пружина, — сказала она, кладя руку на сердце, — я все же не могла бы вас любить сильнее.

Мэтр Захариус посмотрел пристально на дочь и ничего не ответил.

Вдруг он вскрикнул, схватился за сердце и упал в изнеможении в свое кожаное кресло.

— Отец, что с вами?

— Помогите! — закричал Обер. — Схоластика!

Но Схоластика не так скоро прибежала. Кто-то постучал в дверь, которую ей пришлось идти отворять. Когда она вернулась в мастерскую, то не успела открыть рот, как старый часовщик, пришедший уже в себя, сказал ей:

— Я догадываюсь, милая Схоластика, что ты опять несешь мне какие-нибудь проклятые часы, которые остановились!

— О Господи, ведь это правда! — сказала Схоластика, подавая Оберу часы.

— Мое сердце не может ошибаться! — сказал со вздохом старик.

Между тем Обер стал заводить принесенные часы, которые, однако, и после завода не шли.

Глава третья. СТРАННЫЙ ГОСТЬ

Бедная Жеранда готова была бы умереть вместе со своим отцом, если бы ее не привязывала к жизни мысль об Обере.

Старый часовщик таял на глазах. Все его способности притуплялись, сосредоточиваясь лишь на одной идее. По какому-то роковому сопоставлению мыслей он все сводил к одной и той же идее, и казалось, что земная жизнь уже покинула его, уступив место сверхъестественному существованию каких-то непонятных сил. Поэтому некоторые завистливые недоброжелатели распустили снова слухи о том, что старик занимается чертовщиной.

Когда обнаружилось, что все часы, сделанные мэтром Захариусом, пришли вдруг в полное расстройство, женевские часовщики страшно заволновались. Что могла означать эта внезапная остановка механизмов и почему это так влияло на жизнь старого часовщика? Это была одна из тех тайн, к которой нельзя относиться без трепета. Во всех слоях общества, начиная с простых приказчиков и кончая знатными господами, не было ни одного, которому бы не пришлось быть свидетелем этого удивительного факта. Многие старались повидать мэтра Захариуса, но безуспешно. Он серьезно заболел, и это заставляло его дочь отказывать в приеме всем, приходившим к нему с жалобами и упреками.

Ни лекарства, ни врачи не могли облегчить болезни, причина которой оставалась тайной. По временам сердце старика почти переставало биться, затем вдруг начинало учащенно и неправильно работать.

В то время существовал обычай подвергать произведения мастеров общественной оценке. Главные мастера старались превзойти друг друга новизной и совершенством работ; они отнеслись к положению мэтра Захариуса с большим сожалением, но лишенным искренности. Они лишь жалели его, потому что не боялись более его соперничества. Им нелегко было забыть тот выдающийся успех, которым пользовался старый часовщик, выставляя свои великолепные часы с движущимися фигурками и с необыкновенным боем, вызывающие общее восхищение и продавшиеся за высокую цену во Франции, Швейцарии и Германии.

Благодаря, однако, нежным заботам Жеранды и Обера здоровье мэтра Захариуса, казалось, немного окрепло, и мысли, неотступно преследовавшие его до тех пор, стали его менее беспокоить. Как только он настолько оправился, что мог выходить, Жеранда стала уводить его из дома, куда не переставали приходить недовольные покупатели. Обер оставался в то время в мастерской, тщетно стараясь исправить все эти часы, упорно отказывавшиеся слушаться. Бедный малый положительно ничего не понимал и не раз хватался в отчаянии за голову, боясь сойти с ума.

Жеранда старалась как можно более разнообразить прогулки. Поддерживая мэтра Захариуса под руку, она часто вела его к св. Антонию, откуда открывался чудный вид на озеро. В ясные утренние часы можно было различить острые вершины Буета, возвышавшиеся на горизонте. Жеранда напоминала отцу названия всех этих местностей, давно забытых больным стариком, припоминавшим их теперь с чисто детской радостью. Мэтр Захариус шел, опираясь на свою дочь, и обе эти головы, седая и белокурая, сливались в общем сиянии яркого солнца.

Тогда же старик впервые заметил, что был не один на свете. Он стар и хил, а его дочь молода и прекрасна, и мысль, что в случае его смерти она останется одинокой и без поддержки, заставила его наконец задуматься. Многие молодые подмастерья пробовали уже ухаживать за Жерандой, но ни один не мог проникнуть в уединенное жилище старого часовщика. Неудивительно поэтому, что старик в минуту просветления невольно остановил выбор на Обере Тюне. Придя к этой мысли, он заметил, что молодые люди имели много общего и что даже биение их сердец было вполне «синхронно», что он однажды и высказал Схоластике.

Старая служанка пришла в восторг от этого определения, которого она, впрочем, не поняла и поклялась святой, имя которой носила, что через четверть часа эта новость будет известна всему городу. Мэтру Захариусу с трудом удалось ее успокоить и взять с нее слово сохранить все это в тайне, чего она, конечно, не исполнила.

Поэтому все вскоре стали говорить о будущей помолвке Жеравды с Обером как о деле решенном, хотя сами молодые люди об этом еще ничего не знали. Но во время подобных разговоров случалось часто слышать чей-то насмешливый голос, настойчиво повторявший: